Стало так обидно
Сергей ничего не понял! Она шагнула из подъезда в темноту улицы. Снег пошел. Меленький, щекотный. Лицо сразу стало мокрым. Она не заметила. …Сергей ничего не понял!.. Она пять лет прожила с человеком, который все это время принимал ее за кого-то другого. И сегодня ей – вдруг! – это открылось. Тоскливый холодок пробежал по спине. А может... может, и она принимала его за другого? Ей стало страшно. Так страшно, что она не решилась вызвать в памяти его лицо. Руки замерзли. Она поискала в карманах перчатки. Из-за угла выбежала огромная дворняга, мимоходом обнюхала ее ботинки, громко зевнула. Хвост у дворняги был лохматый, как у игрушечной лисицы. Настроение стало надрывно-новогодним. Новый год она не любила. Всегда ждала его с тоской и трепетом. Боялась. В новогоднюю ночь всегда плакала. В новогоднюю ночь всегда возвращалось детское чувство разочарования. Такое бывает только в детстве. Когда вкусно пахнущий шампунь оказывается мерзким на вкус, а пасхальные яйца – неизменно белыми внутри. И чувствуешь, что тебя обманул кто-то, кого не видно и невозможно дать сдачи, или хотя бы показать язык… И ты плачешь от бессильной обиды. Собака понимающе посмотрела ей в глаза, чихнула и потрусила прочь. …Как же так вышло? И пять лет она ни о чем не догадывалась. Неужели она так любила его, что все это время радовалась подаркам, которые не радовали, слушала музыку, которую не любила, делала то, чего не понимала? Неправда! Все это было ее. Знакомое, родное, привычное. Или нет?- Девушка, у Вас тушь потекла! – Заметила встречная тетка. Она достала зеркальце. Да нет, все в порядке. Девушка, у вас глаза размазались.- Торопливо шепнула следующая тетка. Она снова достала зеркальце. «Что за глупые шутки!» - подумала сердито. Паренек в серой куртке жестом показал на глаза. Волосы у него намокли и висели сосульками, из-под куртки выбивался уголок рубашки. Зеркало она доставать не стала. …Как же так? Ведь она всегда знала, что он понимает ее лучше, чем она сама. И рассказать ему можно было все – все. Больше, чем маме, больше, чем лучшей подруге. Но то, что он сделал… Это значит, что он не знал ее совсем. Он говорил не с нею, он и реакции ждал от другого человека. Она резко остановилась. Может… она изменилась? Незаметно для себя очень-очень изменилась? Не может быть. Она вдруг поймала на себе чей-то злобный взгляд: мужик в оранжевой шапке пристроился помочиться за Оперным театром. То, что она остановилась, он, вероятно, принял на свой счет. Она фыркнула и быстро-быстро пошла. Снег превратился в мелкий противный дождь. Улица почернела. Запахло весной и плюшевыми игрушками. Она достала приемник с наушниками. «А следующее сообщение, - прогнусавил ди-джей,- от Сергея. (Сердце вздрогнуло и замерло.) «Леха, я жду тебя в баре уже второй час». Сергей просит поставить для Лехи песню «Ты беги, беги». Мы с радостью исполним просьбу Сергея. Слушай, Леха, песню Тани Булановой «Спи, мой мальчик маленький»! – закончил ди-джей и поперхнулся. «Бред какой-то…» - подумала она и поменяла частоту. «Спи, мой мальчик…» - запела Таня. Она еще провернула колесико. «Спи мой сын…» - невозмутимо продолжила Буланова. Она выдернула наушники и швырнула приемник в лужу. В парке, На главной клумбе, раскинув руки, стоял человек. Голова его была запрокинута, глаза закрыты. «Памятник» - подумала она. Человек открыл глаза, шумно вздохнул и снова закрыл. Она пожала плечами. «Свет в кухне не погасила. - Подумала вдруг, - Сергей, когда вернется, подумает, что я дома. Вот расстроится!..». Волна нежности сменилась растерянностью. Снова накрыло предчуствие Нового года. Она оглянулась. Еле различимый, вдалеке по-прежнему неподвижно стоял человек в центральной клумбе. Чьи-то пальцы осторожно взяли ее за горло. Она не испугалась, просто от неожиданности вздрогнула, краем глаза успела заметить оранжевую шапку. «А, это тот, «оперный»…» - подумала устало. «Расскажешь кому-нибудь – задушу!» - прошипел в ухо мужик. Запахло дорогим одеколоном. Спиртным – ни капли. «Странно»- подумала она и оглянулась. Мужика не было. «Очень странно…» - подумала она. Ботинки намокли и стали тяжелыми. Рядом зачавкало. Собака. Та самая. Тяжело шлепает по раскисшему снегу, получается чавкающий звук. Она улыбнулась, но, присмотревшись, поняла, что собака другая. Сзади грохнула музыка. Она повернула голову и подумала, что так, наверное, будет в аду: где-то там свет, музыка и веселье, а ты бредешь одна в мокрых ботинках, тебе холодно и тоскливо… И никто не знает. Стало так обидно, что захотелось плакать. Она заплакала. Слезы смешались с дождем и лицо зачесалось. Она вытерла лицо, на ладони остался черный след. Достала зеркало, глянула в него, удивленно отметила, что глаза по-прежнему в порядке и лицо чистое. Она свернула с аллеи и засеменила к остановке. И почему-то очень – очень захотелось, что бы хоть кто-нибудь ее заметил. Она впервые жалела, что не курит. Ведь тех, с музыкой, все слышат и видят. И даже во-о-он того человека, далеко, тоже видят, она видит. Идет, сигаретной точечкой светится – кто усомнится в его существовании? А если она - и никто не знает о том, что она есть? Тогда – есть ли? Деревья поредели, она вышла на площадь и чуть не задохнулась: ветер ударил в лицо, швырнул в глаза белые холодные клочья. Площадь вся была в снегу. Она сделала шаг и провалилась в сугроб по щиколотки. Вокруг никого не было, совсем никого. Хотелось лечь на бок и покатиться, как делают дети. Но она запрокинула голову и закружилась, хватая ртом снежинки, и что-то кричала неизвестно кому.
Татьяна
По вопросам коммерческого сотрудничества и рекламы .
Разделы
