То, что случится сегодня
То, что случится сегодня, еще вчера увидел в небе местный астролог Кеша. Тыча грязным пальцем в звезды, он, обернувшись к Горючникову и Портейко, деловито изрек:
– Женщина. Такая рыжая, лохматая… И мертвая.
– Кончай, Вась, ерунду гнать, – протянул Портейко. И подлил в стакан астролога портвейна.
– Да нет же, братцы! Я серьезно! – заскулил Кеша, предсказания которого обычно не сбывались. – Она действительно существует! То есть, пока – существует, – поправился он.
– Хто?! – поднял голову из салата Горючников.
– Да женщина! – не выдержал свечинский Нострадамус. – Как вы не понимаете! Ее убьют завтра! Жестоко, мучительно, подло, – Кеша произносил каждое слово с особенным ударением. – Мы должны спасти ее!
В ответ на столь пафосную речь окончательно проснувшийся Горючников засунул в рот кусок ветчины, его живот при этом издал довольный сытый звук.
– Ну, так помянем, что ли… – нерешительно произнес Портейко, и вся троица вмиг опустошила свои стаканы.
То, что случится сегодня, мог бы увидеть маленький Миша. Он ехал со своей мамой в «11»-м автобусе от своей бабушки Люды. Бабушка в этот день расстаралась, напекла пирогов со сливовым вареньем, прямо как Миша любит.
Маленький Миша сидел на маминых коленях и смотрел в окно. Соседская девочка Таня недавно стала учить его азбуке, и он пытался прочесть попадавшиеся им по пути вывески.
– «Ка-ли-на», – вытягивая звуки, произносил он.
– Товарищи пассажиры, оплачиваем, пожалуйста, проезд, – горланила тем временем толстая тетка-кондукторша. – Эй, мужчина в сером костюме! Что у вас за проезд?
– «Про-дук-ты», – читал Миша.
– Мишань, – обратилась к нему мама, – скоро у бабушки день рождения, что мы с тобой ей подарим?
– О! Я нарисую ее любимые гладиолусы! – тут же откликнулся малыш, обожавший рисовать.
– Эй, дедуля! – орала на весь автобус кондуктор. – Пенсионное с собой? Давай-давай, не стесняйся, показывай!
Миша провожал глазами ярко-желтую вывеску свечинской центральной гостиницы «Космос», губы мальчика едва слышно произносили по слогам это слово. Как вдруг его взгляд остановился, наткнувшись на острое, болезненное выражение лица рыжеволосой женщины, нервно теребившей сигарету у газетного ларька. Глаза ее, похожие на глаза затравленного зверька, смотрели в пустоту, она была не здесь. И только поймав на миг растерянный взгляд конопатого мальчишки, женщина, казалось, пришла в себя, стряхнула с души мучившие ее путы и немного расслабилась.
Двери автобуса захлопнулись, и оранжевая грязная машина покатила дальше, оставляя одинокую фигуру наедине со своим горем. Глаза женщины печально проводили взгляд веснушчатого малыша, исчезнувшего из ее поля зрения через две секунды.
То, что случится сегодня, он жаждал больше всего на свете. Это стало целью его холостяцкой жизни, поэзией его существования. Он обожал ломать красоту. Когда ему было пять лет, он вырвал с корнем все цветы в маленьком саду своей больной матери. Память о необычайном наслаждении, испытанном им в этот момент, навсегда осталась в его голове. С тех пор он стал искать подобных ощущений, приходя в неистовство от самой мысли о ненормальности подобного пристрастия. Но он ничего не мог с собой поделать.
Захлопнув дверцу «БМВ» и протренькав брелоком сигнализации, он обернулся. Улыбка обнажила белые ровные зубы. Красивая женщина в шикарной шубе шла ему навстречу. Последовал долгий страстный поцелуй.
– Когда ты, наконец, с ней расстанешься? – хмуря лоб, спросила красотка.
– Скоро, – успокоил он ее, – скоро, мое золотце. Прямо сегодня и скажу ей, что никогда не любил ее, а только пользовался ее толстенным кошельком.
По лицу женщины скользнула тень – видимо, сейчас в ней боролись противоположные чувства – злорадство по поводу поражения соперницы и смутная тревога, где-то граничащая с женской солидарностью, что на ее месте скоро окажется и она сама. Но верить в плохое нам не свойственно, мы всегда думаем, что мы лучше других.
Она обняла своего спутника белыми холеными руками и прижалась к мощной груди.
– Я люблю тебя, – сказала она.
– Я тебя тоже, – выдохнул он.
О том, что случилось вчера, сегодня прочитал в свечинской газете дед Савелий. Одним из самых любимых моментов дня его неспешной пенсионной жизни он считал тот час, когда, попивая свой какао в желтой глиняной чашке с отколотой ручкой, он пролистывал «Свечинский вестник». Как правило, дед Савелий читать газету начинал с конца. Рубрики «Для вас, женщины», «Домоводство», детскую страничку он быстренько пробегал глазами, предвкушая тот момент, когда наконец-то можно будет узнать политические настроения страны, местные новости да сводку криминальной хроники. А еще лысоватый Савелий обожал разгадывать кроссворды. Их он оставлял на закуску, проглатывая первым блюдом разногласия политических партий. Он был старой пролетарской закваски и, конечно, болел за коммунистов.
– Лю-ю-юд, – протянул он сипло из кухни.
– Ну чего ты кричишь? – послышался в ответ ровный голос его жены, выходящей из ванной.
– Не-е, ну ты послушай, что пишут-то.
– Ну, чего там? – нехотя отозвалась жена, наливая в желтую чашку ароматное какао и выкладывая в конфетницу испеченные вчера для любимого внука пироги со сливовым вареньем.
– Убийство! Нет, ну ты представляешь!? – казалось, в его восклицании было больше восторга, чем возмущения. Он растягивал каждое слово, читая жене заметку: «Вчера в подъезде одного из домов на ул. Володарской было обнаружено тело молодой женщины, убитой ножом в грудь. Личность жертвы, мотив преступления, а также имена совершивших убийство сейчас устанавливаются сотрудниками милиции».
Савелий довольно хмыкнул. Он допил свое какао, после чего стал обсуждать с женой подробности ее будущего юбилея. Больше всего ему хотелось, чтобы к ним в гости пришел их любимый внук Мишаня. Конечно же, мальчик обязательно нарисует бабушке Люде какой-нибудь рисунок, у малыша ведь настоящий талант!
Я совершенно точно знала, что сегодня умру. Нет, конечно, я вовсе не обладаю тем, что принято называть «шестым чувством», «манией оракула» и тому подобной чуши, да и интуиция меня часто подводила. Дело вовсе не в пророческих явлениях моей души. Во всем, как и всегда в моей жизни, был трезвый, холодный расчет. Все двадцать девять лет моего существования убеждали в истинности моих взглядов на эти вещи. Расчет, разум, трезвомыслие – вот три кита, на которых мерно покачивалась надежная суша моей жизни. Любимые мои гигантские рыбины, верный мой оплот, дарили мне все, что я хотела. До семнадцати лет – прекрасных, щедрых, правда порой излишне мягких родителей. Добрых, услужливых учителей, готовых ради счастливой улыбки солнечного ребенка, то бишь меня, поставить любые оценки в аттестате. Потом были такие же ласковые преподаватели в институте. Итог – «красный» диплом, модная специальность, высокооплачиваемая работа. Добавляем ко всему одуряющую внешность рыжей бестии, всепонимающих надежных друзей, любящего мужа, растущего некапризным и умненьким сына, двух сходящим по мне с ума любовников, каждый из которых не догадывается о существовании другого, – и вот уже обалденного вкуса коктейль под условным названием «Моя удачная жизнь» готов. Знай, отхлебывай помаленьку, наслаждаясь несравненным вкусом и отличным качеством составляющих компонентов.
Но от этой чудной мешанины порой тошнило. Каким пресным стал вкус этого коктейля за долгие годы! Мне просто необходимо было добавить «перчинку». И я позволила себе забыть о своих китах, покачиваясь в теплых волнах неожиданных чувств. Они были опьяняюще прекрасны!
И теперь в моем мозгу все время пульсировала мысль о Нем, шквальным ветром ворвавшемся в мою неспешную, упорядоченную жизнь. Раздув белоснежные паруса моего корабля, этот легкий бриз постепенно перерос в мощный ураган. И вот – паруса сорваны, мачты сломаны, капитан запил… Мой корабль вот-вот налетит на рифы. Меня мучает морская болезнь…А все потому, что влюбилась без памяти в человека, увы, недостойного меня.
Я шла по грязным серым улицам нашего города, путаясь в переулках и сквериках, и лица всех людей казались мне то до боли знакомыми (вот только никак не могла я вспомнить, при каких обстоятельствах и где мы могли видеться?), то, наоборот, чужими и злыми. Мне было противно, что мы находимся с ними в одном городе, на одной планете. Захотелось домой, туда, где холодные звезды тихо льют в никуда свой мерцающий свет. Это мысль пришла ко мне внезапно, вдруг, и сразу же стало спокойней на душе – так как поняла я, что жить мне осталось недолго. И скоро все эти люди, знакомые незнакомцы, будут радостно потирать свои мерзкие ручки, узнав, что меня уже нет. Дураки, они не знают, что там, куда я отправлюсь, само солнце станет прислуживать мне, а луна будет исполнять все мои прихоти.
И так смешно мне стало от этой мысли, ну, что эти дураки даже не догадываются, как я их перехитрю, что я не могла сдержаться – шла по улицам и смеялась в лицо каждому из них. Эти идиоты прыгали в сторону, скрывая свою радость под маской испуга.
А потом пришла смерть. Она была не такая уж страшная, даже вполне симпатичная. Собственно говоря, эту смерть я готова была целовать тысячи лет напролет без единой остановки, без передышки, так была мила она мне в своей пьяняще сладкой оболочке. Само состояние опьянения было волшебным, но вот похмелье превратилось в настоящий кошмар.
Он пришел как обычно – все куда-то спешащий, торопливо отстукивающий задорный ритм своей бурной жизни. Ураган, одним словом. Безупречный черный костюм, модная рубашка из дорогого бутика и море обаяния, от которого каждая особь женского пола, живущая на этой планете, падала к его ногам. Господи, как чудесно пахло от него – дорогими сигаретами и «Бьеттерсем», одеколоном, от которого у меня всегда кружилась голова.
– Привет! – как всегда просто, равнодушно, без намека на хоть каплю эмоций. Волна «Бьеттерс», ожидая моей предсмертной агонии, злорадно впилась в меня колючими холодными пальцами, перекрывая воздух. Я услышала его мысли. Я почувствовала, что вот он, мой конец, совсем близок. На горизонте уже забрезжили улыбчивое солнце и довольная луна. Перед глазами вдруг возникло лицо незнакомой рыжеволосой женщины, очень похожей на меня, испуганной, вопящей от боли. Она была где-то далеко, на другом конце города, сидела на корточках в отвратительно грязном сыром подъезде, держась за сердце. Сквозь пальцы струилась кровь.
Я открыла было рот, чтобы глотнуть свежего воздуха (где-то в глубине моего подсознания еще жили крохи надежды), но было поздно. Он произносил эти слова. Они были острыми, словно хорошо отточенный нож, впивающийся в податливую плоть растаявшего масла. Мое масло, по-видимому, совсем растаяло, потому что несущее смерть лезвие вошло в меня легко. Боже, я и не думала, что умирать так не больно. Я закрыла глаза. Угасающее сознание еще по старой привычке ловило звук удаляющихся шагов моего убийцы.
Ирина Моспанова
По вопросам коммерческого сотрудничества и рекламы .
Разделы
